Вне себя от изумления, Силван во все глаза глядела на герцога, которого она привыкла видеть сдержанным, тихим человеком с мягкими манерами. Как оказалось, за его миролюбием скрывалась могучая воля и решимость идти своей дорогой, невзирая на то, нравится это кому-то или нет. Какие еще тайны кроются за его самообладанием?

— Привилегии аристократов изо дня в день подрываются средним классом, и если ничего не предпринимать, то все мы скоро будем подавать чай нашим дворецким! — в запальчивости выкрикнул Джеймс, враждебно глядя на Гарта.

Силван поняла, что этот спор начался не сегодня и не вчера и что, судя по ожесточению противников, к согласию им прийти не удастся.

— Выходит, что мы должны лишь узаконить наши привилегии, а не идти в ногу со временем и не зарабатывать, не заслуживать их? Это — битва, заведомо обреченная на поражение, Джеймс. — Слова Ранда звучали так, словно он уже не впервые пытается выступить посредником в этом столкновении. — Неужто тебе это непонятно?

— Лучше сражаться, зная, что поражение неминуемо, чем сдаваться без единого выстрела.

— О, я не капитулировал, — сказал Гарт. — Я перешел на сторону противника.

Джеймс распахнул табакерку с нюхательным табаком и захватил пальцами внушительную порцию.

— Ну и позор тебе.

Оглушительное «апчхи» слегка смазало впечатление от величественной реплики Джеймса, но тетя Адела подхватила выпавшее было из рук знамя:

— Да бесполезно с ним разговаривать, Джеймс. — Она проглотила свой херес одним залихватским глотком, подобавшим, скорее, гусару, чем леди. — Его милость упивается своим позором.

Гарт подчеркнуто вежливо произнес:

— Должен ли я понимать вас так, что вы будете против, если я оснащу свою фабрику новыми машинами и расширю производство?

— Скажи мне, что ты шутишь! — простонала тетя Адела.

— Гарт такими вещами не шутит, мама. — Джеймс взял мать под руку и повел ее к выходу. — Нам сейчас остается лишь разойтись по своим комнатам и поучиться там искусству вдевания нитки в иголку.

— О, мое сердце. — Тетя Адела прижала ладонь к своей грудной клетке и повисла на руке уводящего ее Джеймса. — Мое бедное сердце не выдерживает таких нагрузок.

Гарт хмуро смотрел вслед уходящим. Потом криво усмехнулся:

— Мне очень жаль, что вам довелось все это выслушать, мисс Силван. ;

Глядя на остатки хереса на донышке своего бокала, Силван тоже чувствовала сожаление и печаль. Она и не замечала, какие страсти кипят в этом столь благополучном на вид семействе.

Гарт продолжал:

— Но мы воюем только несколько месяцев. И это будет продолжаться до тех пор, пока они не поймут, что я не пойду на попятный.

— Или пока ты не протолкнешь Джеймса в парламент, — вставил Ранд.

— Я не хочу платить свои собственные деньги за то, что сработает против меня же, пусть даже речь идет о моем двоюродном брате! — взревел Гарт.

— Тогда ты — дурак проклятый! — выкрикнул в ответ Ранд. — У нас в Клэрмонт-курте хоть тишина бы настала, А что он сможет в Лондоне? В одиночку такую революцию не остановишь. Это то же самое, что пытаться остановить прилив.

— Джеймс будет работать именно против меня.

— Не будет. — Долго молчавшая леди Эмми заговорила. — Джеймс хороший мальчик и никогда не сделает того, что может повредить Клэрмонт-курту.

— Может, он мальчик и замечательный, но он еще и разочарованный мальчик, обиженный, — Взявшись за графин, Гарт налил себе, потом налил бренди и Ранду. Силван вертела в пальцах свой опустевший бокал, и Гарт, бросив быстрый взгляд на ее раскрасневшиеся щеки, после некоторого колебания наполнил до краев и ее бокал. Держа графин в руке, он спросил:

— Мама?

Леди Эмми покачала головой, но потом придумала.

— Может, чуточку. В Джеймсе нет злобы.

— Смотря что под этим понимать. Мухам он крылышки не обрывает, это верно, — согласился Гарт. — Но он ненавидит мою фабрику и готов на все…

— Не на все, — перебила леди Эмми.

— Ошибаешься, мама, — на все. Лишь бы уничтожить мое предприятие. — Гарт издал короткий смешок. — Он и на самом деле озабочен тем, что подумают другие люди.

— Приходится, Гарт. Не всем же довелось герцогами родиться, — с усмешкой сказал Ранд.

— Тебя-то вот людские пересуды не волнуют, — возразил Гарт.

— Да? А почему же я, по-твоему, год из дому не выходил, пока мисс Силван меня не заставила?

— Я как-то про это не думал, — рассеянно сказал Гарт.

— Хотелось бы мне, чтобы ты чаще о других задумывался, дорогой, — сказала на это леди Эмми. — А что с Джеймсом делать, ума не приложу. Очень тяжело жить в одном доме с разобиженным на весь свет человеком.

— Я поразмыслю над этим. — Гарт поглядел на входную дверь и спросил, словно кто-то должен был стоять за нею. — Готово? — И, похоже, что этот кто-то кивнул в ответ, потому что он сказал:

— Хорошо, иду. Спокойной ночи. Желаю всем приятных сновидений, а что день грядущий принесет — поглядим.

Леди Эмми печально проводила взглядом старшего сына, но Ранд успокаивающе погладил ее по плечу:

— Не расстраивайся, мама. Ты же понимаешь, что бесполезно пытаться переубедить Гарта. Он себе на уме и сделает то, что считает нужным.

— Да, я понимаю. — Леди Эмми поднялась на ноги с таким трудом, словно очень устала. — Мне лишь хотелось найти в себе силы согласиться с его мнением. Доброй ночи, дорогой. — Она поцеловала Ранда в щеку. — Доброй ночи, Силван. — Она поцеловала и Силван и выплыла из комнаты.

Ранд изумился, заметив, что Силван дотронулась до щеки, а потом поглядела на свои пальцы, как будто ожидая увидеть на них след поцелуя.

— Она — очень милая дама, правда? — спросил он.

— У вас замечательные родственники. — Поднявшись, Силван дотянулась до графинчика налила себе еще один бокал бренди.

— И вы это говорите? После того как видели всю эту суматоху?

Она поглядела на него, и в глазах ее была печаль, древняя, как окрестные холмы. — У меня дома тоже ругаются. — Отпив из бокала, она встряхнула головой, словно желая прогнать дурные мысли, и продолжала:

— Ссоры в нашей семье сводятся к тому, что отец говорит то, что говорить ни в коем случае нельзя, но он не повышает голос, не бранится и вообще прекрасно владеет собой. Мне кажется, им движет не гнев, а холодный расчет. А мать его попросту боится. Иногда она делает слабые попытки уговорить его, но у нее ничего не выходит.

— А вы, что?

— Я? О, я — дерзкая и непокорная и сделаю все по-своему, как всегда.

— Забавно. — Ранд подъехал поближе к камину, а она последовала за ним. — Вы никогда не вспоминали о своей матери. Я думал, что она умерла.